Учитель [СИ] - Виктор Гвор

— Пекло! — Наконец выдыхает Руян. — Никто не заслуживает такой участи!

— Ты считаешь? — спрашиваю я.

— Не знаю. Но это жестоко. Очень жестоко.

— Но действенно.

— Да, я понимаю, почему не послали новую армию… И ты предлагаешь?..

— Да! Со всеми, кто вытащил меч в пиршественной зале, поступить так же, как с эльфами. Включая монаршие особы. И отправить в Бертайм. К басилевсу.

— Так, вроде, он не был в курсе этого совета.

— Это Нургуш так считал. — говорит Лысто. — Мы успели допросить Ваху. Он человек герцога.

— Ваху? Это кто? — удивляется Руян.

— Тот купчик, которого вы взяли в сотне миль от города.

Настает черед удивляться мне:

— Он успел ускакать за сто миль?

— Ага, — говорит Тикша, — шустрый малый. Его тоже?

— Нет. Он не предавал. Только тех, кто были здесь.

— Я согласен. — решается Лысто. — Это остудит пыл герцога минимум до весны.

— Я тоже, — это Тикша, — жаль, что я не знал об этом раньше. — лицо вора искривляется в хищной ухмылке. — Урлан Темный…

— Мы пошли на такое не ради мести. Ради прекращения войны. И сейчас я предлагаю это по той же причине.

— Ты считаешь, это может прекратить войну?

— Прекратить? Вряд ли. Отсрочить. А пока я что-нибудь придумаю…

— Я против, — произносит Юшман, — войну можно отсрочить другими способами. Это слишком жестоко.

— Они ничтожества, — говорит Смага, — Но не думаю, что людям понравится, если подобное будут творить с хортами.

— Возможно, мы напугаем герцога, — Руян уже оправился от шока. — Но мы напугаем и всю империю. Свои же земляки будут считать нас чудовищами. Я против. Убивать их тоже не надо. Вывалять в перьях и отправить басилевсу. У него большая нужда в клоунах.

Ну вот, почти дома. В смысле, в нашем лесу. До поселка три дня пути. Я мог бы добежать и за день, но караван у нас не быстрый. Полторы сотни детей — не военный отряд. Хотя и военные есть. Целая тысяча охраны во главе со Стякужем. Но скорость задают дети. Точнее, повозки, которые их везут…

Приведение королевств под нашу руку прошло легче, чем рассчитывали. То ли монархи были настолько плохи, что подданные, вплоть до гвардии, только и мечтали от них избавиться. То ли авторитет лесных войск был столь высок, что сопротивляться им не решались… Но так или иначе, а в трех государствах вообще не возникло никаких проблем. Ворота городов были открыты, армия встречала наши тысячи, стоя на одном колене, а приближенные к власти к этому моменту уже исчезали, бросив наследников престола на произвол судьбы. На все три страны нашлись лишь два человека, готовые с оружием в руках защищать… Нет, не трон и не страну…

Возле покоев Эски, наследного принца Куфы, замерли две женщины с поларскими луками в руках.

— Уважаемые дамы, — произнес командир подошедшего отряда, пытаясь копировать благородные манеры, — не соблаговолите ли вы объяснить свою повышенную агрессивность? — этой фразой бывший крепостной Ноухвельта гордился до конца жизни. Но в момент произнесения она не была оценена по достоинству.

— Ты, шакал и сын шакала, который пришел убить моего сына, — прошипела одна из лучниц, — не думай, что это так просто. Руки дочери хана Гарипа еще не забыли, как держать лук…

Поскольку запас благородных слов у десятника уже кончился, он вызвал Стякужа, руководившего Куфской группировкой. К несчастью, а может, к счастью, именно в этот момент бертаймец сорвался: раздав всем и вся необходимые поручения, он закрылся в королевских покоях и расслабился с кружечкой пива, причем кружечка была размером с бочонок. Оторванный от любимого, занятия, Сотник не стал утруждать себя благородными манерами и заговорил на языке простонародья. Если бы он был трезв, то, наверное, сказал бы, что королева Каяла, хоть и королева и даже кочевница, но всё-таки женщина, а потому не отличается большими умственными способностями, раз решила, что бойцы Хортейма воюют с несовершеннолетними. И если дочь уважаемого хана будет мешать ему и десятнику лесной армии выполнять свои обязанности, то он будет вынужден отобрать у благородной дамы оружие и нанести ей оскорбление действием по определенным частям тела, ибо может, она для кого и королева, но для него просто не слишком умная женщина…

В принципе, это он и сказал. Но немножко другими словами. Слушая его речь, виновник торжества восторженно гукал при каждом новом обороте и размахивал зажатым в руке деревянным петушком, как и положено годовалому младенцу.

Именно цветастые народные выражения и убедили королеву, что ее сыну ничего не угрожает. Так и не выпустив из рук лука, она, тем не менее, не мешала десятнику осмотреть помещения на предмет посторонних и выставить караул у дверей. Правда, самому Стякужу во время осмотра пришлось работать заложником, к горлу которого был приставлен нож Канчи, названной сестры и подруги детства королевы.

Сейчас обе подруги в нашем караване. Вопрос, что делать с наследниками престолов, был очень не прост: их всегда могут использовать против нас. Но ситуацию облегчал возраст: самому старшему всего три года. Решили отправить в Поселок, заодно и отвезти туда собранных по всем землям сирот. С матерями проблем не возникло, складывалось впечатление, что монаршие жены и не заметили отъезда своих детей. Кроме Каялы. До хватания за лук дело не дошло лишь благодаря Ладлиль: наслушавшись восторженных рассказов девчушки, королева согласилась на переселение сына. Но только вместе с собой и подругой. Кроме того, она потребовала в сопровождение шебурскую принцессу, как «единственного хорошего человека среди этих шакалов» и Стякужа, чтобы «если что ему первому перерезать глотку». Видимо с этими целями степнячки со второго дня похода переселили Сотника в свою юрту. Удивляться, что у дочери хана нашлась поларская кочевая юрта и национальная повозка, естественно, не приходилось. Впрочем, в повозке они проводили немного времени, в основном, пока ехали по лесу. Стоило дороге выйти на простор, как подруги, бросив вожжи на старого слугу-кочевника (еще одно категоричное условие), вскакивали на небольших лохматых лошадок и начинали носиться вокруг каравана, демонстрируя чудеса вольтижировки и вызывая зависть даже у бывалых воинов. При этом Каяле совершенно не мешал сын, притороченный у нее за спиной. Всё чаще с ними резвилась и Ладлиль, которая, не без помощи кочевниц, всё лучше держалась в седле.

Ко мне они относятся с большой осторожностью. Впервые мы встретились в лагере возле Креса, где собирался караван, и степнячки с криком «гуль» опустошили в подозрительного полузверя-полудемона свои колчаны. То, что я успевал ловить все выпускаемые стрелы, их не только не останавливало, но заставляло стрелять еще быстрее. Только когда стрелы кончились, а возмущенная Ладлиль устроила подругам выволочку за «деду», те, наконец, задумались. Больше на "гуля" они не нападают, но стараются держаться подальше.